Неточные совпадения
У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу. Нас приняли со всеми почестями и повели в кунацкую. Я, однако ж, не позабыл подметить, где
поставили наших
лошадей, знаете, для непредвидимого случая.
Как взглянул он на его спину, широкую, как у вятских приземистых
лошадей, и на ноги его, походившие на чугунные тумбы, которые
ставят на тротуарах, не мог не воскликнуть внутренно: «Эк наградил-то тебя Бог! вот уж точно, как говорят, неладно скроен, да крепко сшит!..
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не
поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, — крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал
лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и беда.
И не только жалкое, а, пожалуй, даже смешное; костлявые, старые
лошади ставили ноги в снег неуверенно, черные фигуры в цилиндрах покачивались на белизне снега, тяжело по снегу влачились их тени, на концах свечей дрожали ненужные бессильные язычки огней — и одинокий человек в очках, с непокрытой головой и растрепанными жидкими волосами на ней.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких
лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже,
поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
— Года два уже. Познакомились на бегах. Он — деньги потерял или — выкрали. Занял у меня и — очень выиграл! Предложил мне половину. Но я отказался,
ставил на ту же
лошадь и выиграл втрое больше его. Ну — кутнули… немножко. И познакомились.
Наконец он уткнулся в плетень, ощупал его рукой, хотел
поставить ногу в траву — поскользнулся и провалился в канаву. С большим трудом выкарабкался он из нее, перелез через плетень и вышел на дорогу. По этой крутой и опасной горе ездили мало, больше мужики, порожняком, чтобы не делать большого объезда, в телегах, на своих смирных, запаленных, маленьких
лошадях в одиночку.
Ведь это все равно что отрезать вожжи у горячей
лошади, а между тем
поставят фальшивые мачты из запасного дерева — и идут.
— Ну, порядки. Да и жара же, — сказал брандмайор и, обратившись к пожарному, уводившему хромого буланого, и крикнул: — в угловой денник
поставь! Я тебя, сукина сына, научу, как
лошадей калечить, какие дороже тебя, шельмы, стоят.
— Ну, как знаете. Самовар бы я вам
поставил, да чаю у меня нету… Пойду посмотрю, что ваша
лошадь.
Вот заскрипела телега; шагом пробирается мужик,
ставит заранее
лошадь в тень…
Казаки принялись развьючивать
лошадей и
ставить палатки, а я вошел в фанзу и стал расспрашивать китайцев.
Та к как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее. Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не могу, Дерсу
поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к китайцам за
лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу ушел, и я остался один.
Чувствуя себя связанным беспрерывным чиновничьим надзором, он лично вынужден был сдерживать себя, но ничего не имел против того, когда жена, становясь на молитву,
ставила рядом с собой горничную и за каждым словом щипала ее, или когда она приказывала щекотать провинившуюся «девку» до пены у рта, или гонять на корде, как
лошадь, подстегивая сзади арапником.
На другом конце стола прилизанный, с английским пробором на лысеющей голове скаковой «джентльмен», поклонник «карт, женщин и
лошадей», весь занят игрой. Он соображает, следит за каждой картой, рассматривает каждую полоску ее крапа, когда она еще лежит в ящике под рукой банкомета, и
ставит то мелко, то вдруг большой куш и почти всегда выигрывает.
А. Ф. Стрельцов из любопытства посмотреть, как бегут его
лошади, попал на бега впервые и заинтересовался ими. Жизнь его, дотоле молчаливая, наполнилась спортивными разговорами. Он стал ездить каждый беговой день на своей лошадке. Для ухода за
лошадью дворник
поставил своего родственника-мальчика, служившего при чьей-то беговой конюшне.
Потом он отпряг
лошадь и
поставил ее выстаиваться к избушке, прикрыв сверху своею шубой.
— Хозяин
лошадь мою кормит, а хозяйка самовар
ставит, вот и вся прислуга.
— Экипаж на житный двор, а
лошадей в конюшню! Тройку рабочих пусть выведут пока из стойл и
поставят под сараем, к решетке. Они смирны, им ничего не сделается. А мы пойдемте в комнаты, — обратилась она к ожидавшим ее девушкам и, взяв за руки Лизу и Женни, повела их на крыльцо. — Ах, и забыла совсем! — сказала игуменья, остановясь на верхней ступеньке. — Никитушка! винца ведь не пьешь, кажется?
Рада была Зина, когда
лошади тронули ее от отцовского крыльца, рад был и Егор Николаевич, что он выдержал и
поставил на своем.
Подвели третью завозню, самую лучшую и прочную, как уверяли,
поставили нашу карету, кибитку и всех девять
лошадей.
Опять выбрали лучшую и новую завозню,
поставили нашу карету, кибитку и всех
лошадей.
Через несколько минут Вихров увидал, что они вдвоем
поставили гроб на старую тележонку, запрягли в нее
лошадь, и потом старикашка-отец что есть духу погнал с ним в село.
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал
лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что
лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и,
поставив в конюшню, пошел к барину.
— Раменка околела-с. Вчерашний день, Иван пришел и говорит: «Дай, говорит, мне
лошадь самолучшую; барин велел мне ехать проворней в Перцово!» Я ему дал-с; он, видно, без рассудку гнал-с ее, верст сорок в какие-нибудь часа три сделал; приехал тоже — слова не сказал, прямо
поставил ее к корму; она наелась, а сегодня и околела.
На следующий вечер он снова явился к карточному столу и
поставил на карту свою
лошадь — последнее, что у него осталось.
Мать, испуганно мигнув, быстро взглянула на солдат — они топтались на одном месте, а
лошадь бегала вокруг них; посмотрела на человека с лестницей — он уже
поставил ее к стене и влезал не торопясь.
— Это что? Это разве рубка? — говорил он с напускным пренебрежением. — Моему отцу, на Кавказе, было шестьдесят лет, а он
лошади перерубал шею. Пополам! Надо, дети мои, постоянно упражняться. У нас вот как делают:
поставят ивовый прут в тиски и рубят, или воду пустят сверху тоненькой струйкой и рубят. Если нет брызгов, значит, удар был верный. Ну, Лбов, теперь ты.
Вот встал Иван Васильевич, да и говорит: «Подайте мне мой лук, и я не хуже татарина попаду!» А татарин-то обрадовался: «Попади, бачка-царь! — говорит, — моя пошла тысяча
лошадей табун, а твоя что пошла?» — то есть, по-нашему, во что
ставишь заклад свой?
В упорной глазной болезни, продолжающейся долго и когда уже все медицинские средства бывают испытаны, чтоб спасти зрение, доктора решаются на сильное и мучительное средство:
ставят больному заволоку, точно
лошади.
Поставил человек
лошадь к месту, кинул ей сена с воза или подвязал торбу с овсом, потом сунул кнут себе за пояс, с таким расчетом, чтобы люди видели, что это не бродяга или нищий волочится на ногах по свету, а настоящий хозяин, со своей скотиной и телегой; потом вошел в избу и сел на лавку ожидать, когда освободится за столом место.
Он всё знает: заболела
лошадь — взялся лечить, в четверо суток
поставил на ноги. Глядел я, как балованая Белка косит на него добрый свой глаз и за ухо его губами хватает, хорошо было на душе у меня. А он ворчит...
— А непременно: дурака досыта кормить нужно с предосторожностями. Смотрите: вон овсяная
лошадь…
ставьте ее к овсу смело: она ест, и ей ничего, а припустите-ка мужичью клячу: она либо облопается и падет, либо пойдет лягаться во что попало, пока сама себе все ноги поотколотит. Вон у нас теперь на линии, где чугунку строят, какой мор пошел! Всякий день меня туда возят; человека по четыре, по пяти вскрываю: неукротимо мрут от хорошей пищи.
Кривая Маланья тихо хныкала в своей кухне по пестрой телочке, которую выкармливала, как родную дочь; у Гордея Евстратыча навернулись слезы, когда старый слуга Гнедко, возивший его еще так недавно на Смородинку, достался какому-то мастеровому, который будет наваливать на
лошадь сколько влезет, а потом будет бить ее чем попало и в награду
поставит на солому.
Иду по берегу вдоль каравана. На песке стоят три чудных
лошади в попонах, а четвертую сводят по сходням с баржи… И ее
поставили к этим. Так и горят их золотистые породистые головы на полуденном солнце.
— Да чтò ж? Известно, батюшка, Дутловы люди сильные; во всей вотчине почитай первый мужик, — отвечала кормилица, поматывая головой. — Летось другую связь из своего леса
поставил, господ не трудили.
Лошадей у них, окромя жеребят да подростков, троек шесть соберется, а скотины, коров да овец как с поля гонят, да бабы выйдут на улицу загонять, так в воротах их-то сопрется, что беда; да и пчел-то колодок сотни две, не то больше живет. Мужик оченно сильный, и деньги должны быть.
— Двор полон,
лошади негде
поставить!
Она с лаем выскочила из своего убежища и как раз запуталась в сети. Рыжий мужик схватил ее за ногу. Она пробовала вырваться, но была схвачена железными щипцами и опущена в деревянный ящик, который
поставили в фуру, запряженную рослой
лошадью. Лиска билась, рвалась, выла, лаяла и успокоилась только тогда, когда ее выпустили на обширный двор, окруженный хлевушками с сотнями клеток, наполненных собаками.
В десятники его
ставили, он было всех баб перебил; в конюшни определили, так как это в кавалерии соответственнее, он под
лошадь попал, только, слава богу, под смирную: она так над ним всю ночь не двинулась и простояла; тогда его от этой опасности в огуменные старосты назначили, но тут он сделал княгине страшные убытки: весь скирдник, на многие тысячи хлеба, трубкой сжег.
— Хошь обливайся, когда гонят в ледяную воду или к вороту
поставят. Только от этой работы много бурлачков на тот свет уходит… Тут
лошадь не пошлешь в воду, а бурлаки по неделям в воде стоят.
Он
поставил за шалашом телегу и пустил на береговой откос стреноженную
лошадь. Через несколько минут за шалашом закурился дым.
— Ну, брат! — сказал Ижорской, когда Рославлев сел на
лошадь, — смотри держись крепче: конь черкесской, настоящий Шалох. Прошлого года мне его привели прямо с Кавказа: зверь, а не
лошадь! Да ты старый кавалерист, так со всяким чертом сладишь. Ей, Шурлов! кинь гончих вон в тот остров; а вы, дурачье, ступайте на все лазы; ты, Заливной, стань у той перемычки, что к песочному оврагу. Да чур не зевать!
Поставьте прямо на нас милого дружка, чтобы было чем потешить приезжего гостя.
— Два обеда зачем есть, а вот избу новую
поставить,
лошадь хорошую завести, шубу справить… Небойсь, все бы тогда вот как Емельке кланялись.
На перевозе оказалась посуда, большая и новая: на одну завозню
поставили всех
лошадей и карету; меня заперли в нее с Парашей, опустили даже гардинки и подняли жалюзи, чтоб я не видал волнующейся воды; но я сверх того закутал голову платком и все-таки дрожал от страха во все время переправы; дурных последствий не было.
Итак, выбрали лучший дощаник,
поставили три крестьянские телеги с
лошадьми, мою кибитку и всех трех наших
лошадей; разумеется, взяли и всех баб с ягодами; мнимый перевозчик стал на корме, двое крестьян, мой кучер и лакей Иван Борисов (молодец и силач, один стоивший десятерых) сели в весла, и мы отчалили от пристани.
Выпрягли, спутали
лошадей и пустили их на сочную молодую траву; развели яркий огонь, наложили дорожный самовар, то есть огромный чайник с трубою, постлали кожу возле кареты,
поставили погребец и подали чай.
Мы переправлялись долго:
лошадей ставили только по одной паре, а карету едва перевезли; ее облегчили от сундуков и других тяжестей, и, несмотря на то, плот погружался в воду.
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая парой пёстрых
лошадей, гроб
поставили на телегу и начали служить панихиду, а из улицы, точно из трубы, доносился торжественный рёв меди, музыка играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал пыльный, дымный рык...
Потом охотник начинает отступать задом, становясь ногою в свой прежний след и засыпая его, по мере отступления, также свежим, пушистым снегом; отойдя таким образом сажен двадцать и более, он возвращается к своей
лошади, уже не засыпая своих следов; садится опять верхом,
ставит другой капкан, третий и даже гораздо более, смотря по числу волчьих троп и следов, идущих к притраве с разных, иногда противуположных сторон, Я знавал таких мастеров
ставить капканы, что без удивления нельзя было смотреть на подделанные ими звериные тропы и засыпанные собственные следы.
Я старался в 12 часов, когда староста, приехав в людскую к обеду,
ставил заседланную
лошадь на крытый ворок, отвязать последнюю и ездить на ней кругом стен, насколько возможно шибче.